Когда в 1986 году США начали поставлять «Стингеры» (переносные зенитно-ракетные комплексы – ПЗРК) афганским моджахедам и наши вертолеты стали падать на землю, как груши в пору созревания, командование Ограниченного контингента советских войск с подачи Главного разведывательного управления (ГРУ) пообещало любому, кто добудет действующий «Стингер», звание Героя Советского Союза. Но, несмотря на то, что во время афганской войны нашими десантниками были захвачены восемь ПЗРК, никто из них Золотой Звезды так и не получил.

В марте 1986 года подполковник Олег Казаченко, сотрудник Второго главного управления, был командирован в представительство КГБ в Берлине. И здесь надо отметить, что в первое десятилетие после окончания Второй мировой войны, до строительства в 1961 году так называемой берлинской стены, этот город являл собой настоящее охотничье угодье для офицеров-агентуристов из английской СИС, западногерманской БНД, советских КГБ и ГРУ. Стараниями этого квартета Берлин превратился в европейскую явочную квартиру, куда со всех концов континента для встреч со своими операторами и связниками слетались «ласточки» и «вороны» (для справки: «ласточка» – агентесса-обольстительница, «ворон» – агент-обольститель). Во время холодной войны, когда к квартету присоединились ЦРУ и военная разведка США, Берлин стал уже всемирной явкой. Профессионалы шутили: «Если Амстердам – рай для сексуальных меньшинств, то Берлин – это Эдем для шпионского сообщества». Олег Казаченко, опытный офицер-агентурист, недолго «носил дым в штанах» – то есть находился не у дел, гуляя по коридорам резидентуры. Не прошло и двух дней, как ему на связь передали троих агентов-иностранцев.

Наибольшие хлопоты Олегу доставлял агент «Новобранец» – в миру Курт Зайдель, хозяин бара в районе дислокации филиала ЦРУ в Западном Берлине. Двумя годами ранее его жену изнасиловали американские солдаты. С тех пор жгучее желание отомстить янки превратилось у Зайделя в навязчивую идею. И однажды, навещая дядю в ГДР, он поделился с ним своими бедами. Дядя оказался агентом советского резидента полковника Булавкина. Тот встретился с обиженным немцем и предложил свою помощь в реализации вендетты. А для начала привлек Зейделя к добровольному сотрудничеству: взял подписку о неразглашении, дал псевдоним «Новобранец», прочел лекцию о конспирации, а в качестве оператора назначил ему полковника Гаевца Михаила Трофимовича. В обиходе – Михалтрофимыча.

Промучившись с новым рекрутом около года, Гаевец появление Казаченко в представительстве расценил как знак судьбы и поспешил передать ему на связь «Новобранца». Со слов Михалтрофимыча, агент, внешне походивший на Робин Гуда, вожака лесных разбойников из английской баллады, был так же бесшабашен, как его прототип, и за время сотрудничества показал себя абсолютно неуправляемой личностью, готовой на любые несанкционированные действия.

В свою очередь, «Новобранец» на первой же явке пожаловался Олегу на Гаевца, заявив, что тот пытался «строить и строжить» его. И, сотворив улыбку кролика перед удавом, сказал: «Я вовсе не против тирании, я готов подчиняться и даже люблю, когда мною командуют, но диктаторство должно происходить от любви ко мне. Если же я встречаю недобрый, хуже того, злой взгляд визави, я или зажимаюсь, или «включаю дурака». Я чувствовал, что партайгеноссе Михалтрофимыч не любит меня, и это либо парализовывало меня, либо заставляло выпрыгивать из штанов, чтобы доказать, что я не последний немец в Западном Берлине и способен на многое. И не моя вина, что эти мои попытки были выше его понимания…»

ЛЮБИТЕЛЬ ЭФФЕКТОВ

Солнечным майским днем Казаченко подъехал на служебном «трабанте» к Александерплатц, традиционному явочному месту сотрудников берлинской резидентуры со своими агентами, и, присев на скамейку у фонтана «Нептун» лицом на восток, стал поджидать «Новобранца». Согласно разработанной схеме, тот должен был прибывать только с восточной оконечности площади. Это позволяло Олегу вести контрнаблюдение, чтобы выявить слежку за агентом.

Казаченко взглянул на часы и недовольно поморщился: агент опаздывал на целых три минуты. В тот же миг сзади зашуршала листва, и боковым зрением Олег увидел, как из кустов сирени вынырнул «Новобранец».

– Что, мой друг, эффекты любишь? – вместо приветствия сказал Олег, не поворачивая головы.

– Ах, герр Алекс, это только начало – главный эффект впереди…

Агент для рукопожатия протянул пятерню, похожую на связку свиных сарделек, но Олег сделал вид, что не заметил жеста – для окружающих они не знакомы! – и, не оборачиваясь, зашагал к отелю «Штадт Берлин».

Сохраняя дистанцию в несколько метров – конспирация превыше всего! – они порознь подошли к входу, но в лифт вошли одновременно. Ехали молча, каждый по-своему переваривал встречу, уставившись в несуществующую точку на потолке.

В номере Казаченко выставил из холодильника на стол бутерброды с красной и черной икрой, осетрину, соленые грибочки, пикули, баночное пиво и стал открывать бутылку «Столичной».

– Давай, закусывай, друг мой, а потом расскажешь, какой-такой главный эффект ты приготовил!

– Некогда закусывать, герр Алекс! Я «Стингер» вам привез…

От неожиданности Олег едва не уронил бутылку.

– Ничего себе явка начинается! – воскликнул он и, всем телом откинувшись на спинку дивана, вонзил взгляд Понтия Пилата в зрачки агента.

Памятуя высказывание «Новобранца» о его готовности подчиняться, Олег на явках старался создать дружескую атмосферу, но при этом никогда не опускался до амикошонства и фамильярности. Хотя порой ему было трудно удержаться от менторского тона или даже окрика в адрес агента. Каких нервов стоила Казаченко одна лишь апрельская выходка «Новобранца».

…Агенту было отработано простейшее проверочно-тренировочное задание: выяснить количество офицеров-холостяков в западноберлинском филиале ЦРУ, которые проживали в общежитии, расположенном рядом с его баром, записать номера машин, регулярно там паркующихся, ознакомиться с режимом охраны.

Прогуливаясь у общежития, «Новобранец» обнаружил, что оно вообще не охраняется, если не считать одного морского пехотинца, сидящего в вестибюле. Три раза в неделю из проносящегося на предельной скорости военного джипа невидимая рука выбрасывала на крыльцо общежития холщовую сумку, наподобие тех вализ, в которых курьеры перевозят дипломатическую почту. На гудок клаксона появлялся морпех-охранник, забирал вализу, срывал свинцовые пломбы и раскладывал корреспонденцию в ячейки настенного ящика.

В одно прекрасное утро случилось непредвиденное. Когда вализа, подняв облако пыли, плюхнулась на крыльцо, а джип, прогудев, скрылся за углом, морпех не появился ни через секунду, ни через тридцать. Оказавшийся рядом «Новобранец» отреагировал мгновенно: рванул с себя пиджак, накинул его на вализу и с этой добычей дал деру…

Офицеры резидентуры рукоплескали Казаченко и готовы были поить его целый месяц. Еще бы! Никогда прежде госпожа Удача не была так щедра: практически даром достались десятки адресов сотрудников ЦРУ в Соединенных Штатах и подробности их семейной жизни!

Олег же был вне себя. Он накричал на «Новобранца», попугал застенками Моабитской тюрьмы и пригрозил прекращением сотрудничества. Агент божился, что впредь будет паинькой… И вот теперь на тебе – «Стингер». Нет, эту песню, похоже, не задушишь, не убьешь…

Сделав над собой усилие, Олег произнес:

– И где он?

– У меня в машине, на заднем сиденье, закутан в плед, – скороговоркой ответил агент.

– Как тебе удалось пройти пограничный контроль?

– Сегодня пятница – машин тьма, солдаты на чек-пойнте зашиваются… Я сунул одному 100 марок и сказал, что у меня в машине, кроме пледа, ничего. Он заглянул в багажник – действительно пусто, затем в салон, где увидел только плед на сиденье, ну и пропустил без очереди.

– Согласен, в западном секторе можно подкупить американского солдата, но наших погранцов – никогда! – произнес Олег тоном маршала Жукова при подписании капитуляции Берлина. – Как же они тебя пропустили? Может, ты владеешь гипнозом?

– Нет, все проще. Старшему наряда я назвал вашу фамилию, должность, ваш телефон и сказал, что у меня дело государственной важности. Офицер взял мой паспорт и ушел. Вернувшись через минуту, он махнул рукой, и солдаты подняли шлагбаум.

Вдруг агент умолк, его вызывающе наглый взгляд стал обреченным, а в голосе послышалась мольба.

– Герр Алекс! Не смотрите на меня так, будто пограничник не с вами говорил по телефону. Если не с вами, то почему меня пропустили? Еще кто-то знает о наших отношениях? А как же конспирация…

– Успокойся, Курт! Уходя на встречу с тобой, я переключил телефон на шефа, известного тебе полковника Булавкина. Он-то и дал отмашку, чтоб тебя пропустили. Ты лучше скажи, откуда «Стингер»?

«Новобранец» вмиг расцвел и облегченно выдохнул:

– Мой друг Хрен устроил…

– Что-то я о таком друге от тебя не слышал, – повысил голос Олег.

– Он – мой новый друг в НАТО, американец греческого происхождения, сержант, заведует складом. Звать его Костас Хренопулос, но я зову его просто – Хрен… Завтра в 8.00 «игрушка» должна быть на складе. У нас всего 20 часов. Если не успеем – Хрена посадят на электрический стул. Да, вот еще: за демонстрацию «Стингера» он просит 15 тыс. «зеленых».

«Новобранец» замолчал и уставился на Казаченко, пытаясь понять, какой эффект произвели его слова.

– Не слишком ли дорого за один просмотр?!

– Плата соразмерна риску Хрена, – агент развел руками, – он сказал, что более секретной штуки в армии США сейчас нет.

«ПОГОНЫ» И «САПОГИ»: КОЛЛЕГИ И СОПЕРНИКИ

– «Стингер» реальный и в рабочем состоянии! Я уже доложил о нем начальнику представительства генерал-майору Беляеву, – произнес полковник Булавкин, – так что, Олег Юрьевич, готовься получить благодарность…

– Так ведь Героя обещали, товарищ полковник, – напомнил Казаченко.

– Раз обещали, значит, дадут. Но не тебе – начальнику представительства. А тебе – благодарность от председателя. Когда уж вы научитесь брать по чину, а, подполковник? – строго спросил Булавкин. – Но это еще не все… Беляев связался с Центром и получил приказ: передать «Стингер» «сапогам» – военной разведке. Так что собирайся в Москву.

– Опять «сапоги» на чужом горбу в рай въезжают! – взвился Олег.

– Я бы назвал это по-другому, – спокойно произнес Булавкин. – Да, Центр играет в великодушие и опять пытается помирить военных разведчиков с нами, для этого-то и дает им возможность откусить от пирога, который нам бог послал.

– Не бог – наш агент!

– Олег Юрьевич, сложившаяся ситуация – это данность, которую нам с тобой не изменить, поэтому будем выполнять приказ Центра!

– Слушаюсь и повинуюсь, шеф!

– Не ерничай, Олег Юрьевич! Соперничество или, если хотите, соревнование между нами и ГРУ, было, есть и будет. Оно – движитель нашего разведсообщества и в конечном счете дает позитивные результаты.

– Вот уж не думал с явки попасть на лекцию политпроса! – перебил Олег начальника. – Знаете, Владимир Михайлович, лет 10 назад в нашем «Информационном бюллетене» я прочел заметку начальника Второго главка генерала Григоренко, где он дал свое видение причин трений между сотрудниками зарубежных резидентур Главного разведывательного управления и Комитета госбезопасности. И хотя с тех пор воды утекло немало, думаю, мало что изменилось. Я не поленился и кое-что из рассуждений генерала записал. Вот, полюбопытствуйте, – сказал Казаченко, доставая из сейфа свою рабочую тетрадь.

Мудрость генеральской мысли сводилась к следующим соображениям: «Между офицерами КГБ (политическая разведка) и ГРУ (разведка военная) зарубежных резидентур не существует какого-либо коллегиального взаимодействия. Каждый тянет лямку на своем рабочем месте и только в компании коллег из своей «конторы». Да и по жизни «погоны» – сотрудники КГБ, и «сапоги» – сотрудники ГРУ, не особенно ладят между собой, предпочитая общаться исключительно по ведомственному признаку.

Военных разведчиков всегда отличала неистребимая выправка, вопиюще диссонирующая с их дипломатическим статусом, стрижки «полубокс», стойкий запах дешевого одеколона «Шипр» и говорок, подхваченный за время службы в таежных гарнизонах Забайкалья или в песках Средней Азии. «Сапоги» в глубине души считают сотрудников КГБ гражданскими «штафирками», которых надо строить и строжить: «Упал, отжался и ать-два!»

В свою очередь, «погоны» величают соседей солдафонами, у которых одно на уме: «сапоги надо чистить с вечера, чтобы с утра надевать их на свежую голову».

Восхищение у «погон» вызывает только одна особенность военных разведчиков: они могут перепить любого из политической разведки, ибо им «что водка, что пулемет – все едино, лишь бы с ног валило».

Парни из КГБ – народ компанейский, поднаторевший в столичной жизни.

Гэрэушники – молчуны, смиренно-философски относящиеся к тому, что завтра, после «загранки», начальство может упечь их в самый что ни есть медвежий угол.

«Погоны» всегда с чувством превосходства относились к своим военным коллегам, и это их, конечно, раздражает. Превосходство имеет в своем основании более высокий уровень общей культуры и специальной подготовки, потому что сотрудники внешней разведки КГБ всегда набирались из выпускников гражданских, в большинстве своем престижных столичных вузов, куда не просто попасть из-за высоких конкурсов.

Военные же разведчики хотя и заканчивают высшие, но все-таки военные учебные заведения, в которые, будем откровенны, стремится не самая способная и хорошо подготовленная часть молодежи.

Но и это еще не все. Прежде чем попасть в Службу внешней разведки, гражданские специалисты проходят жесткий многоступенчатый отбор и всестороннюю проверку, а в Военно-дипломатическую академию офицеров направляют из военных округов по разнарядке, и, чтобы поступить туда, совсем не обязательно быть блестящим командиром. Достаточно ладить с начальством или иметь влиятельных покровителей в генеральском корпусе Министерства обороны.

Но все это так – бытовые мелочи. Были (и есть до сих пор!) гораздо более существенные поводы для того, чтобы кагэбэшники и гэрэушники относились друг к другу с предубеждением, поскольку по сей день существует одна деликатная сфера деятельности, являющаяся исключительно прерогативой резидентур КГБ, которая обеспечивает им доминирующее положение в любой советской колонии за рубежом.

Сфера эта – обеспечение безопасности находящихся в стране пребывания учреждений и граждан, в том числе и военных разведчиков.

Эта ответственная, неблагодарная и чрезвычайно конфликтная по своей сути сторона деятельности закордонных резидентур КГБ всегда была причиной того, что все, кто сам не имел к ней непосредственного отношения, испытывали дискомфорт, а чаще – страх от сознания того, что есть люди, контролирующие каждый сделанный тобой шаг и оценивающие его с точки зрения соответствия интересам Системы. Люди, которые контролируют твое поведение не только с помощью собственных глаз, ушей и аналитических способностей, не только с помощью разветвленной агентурной сети и аудио- видеотехники, но – что ужаснее всего – с использованием возможностей контрразведки противника!

Каким может быть отношение военных разведчиков к сотрудникам КГБ, если последние собирают поступающую о них информацию и аккуратно накапливают ее в своих досье, от содержания которых зависит и служебная карьера, и семейное благополучие, а, возможно, и жизнь подконтрольного контингента?!

В то же время военная разведка всегда гордилась тем, что стояла в стороне от сыскных дел. Возможно, поэтому ее авторитет у неискушенных советских обывателей до сих пор котируется выше авторитета КГБ».

– Спасибо, Олег Юрьевич, – возвращая тетрадь, произнес задумчиво Булавкин – просветил…

– Вот видите, Владимир Михайлович, а вы говорите: «соревнование», «движитель»…

– Не могу с тобой, вернее, с Григоренко не согласиться. Но не во всем, потому что знаю, какие бы ни были личные отношения офицеров ГРУ и КГБ, мы призваны делать общее дело. И совместная операция «Стингер» – еще одно тому подтверждение. Так что, Олег Юрьевич, – вперед, Москве навстречу!

– Н-да… – будто рассуждая с самим собой, тихо произнес Казаченко, – действительно: начальник не всегда прав. Но он всегда начальник…

«ЛАВКА КУДЕСНИКОВ»

В 15.30 Казаченко на самолете генерала Беляева вылетел в Москву. Из Берлина до Чкаловского военного аэродрома два часа лета. Оттуда машина заместителя начальника Генштаба и по совместительству шефа ГРУ с сиреной и мигалкой за полчаса домчала Олега до конструкторского бюро какого-то «почтового ящика», входящего в орбиту военной разведки. Там его уже ждали люди в белых халатах, под которыми просвечивали сплошь полковничьи погоны. Они бережно уложили «Стингер» на прозекторский стол, а Олега попросили удалиться. Он взглянул на часы. Было 17.00. Пока все шло по графику.

Когда один белый халат вышел покурить, Казаченко спросил, почему его попросили удалиться.

– А чтоб не мешал расспросами.

– Будете разбирать?

– Нет, мы в мастерской КБ сделаем точную копию, муляж. Его ты и отвезешь обратно, а оригинал оставим себе…

– Неужели муляж будет невозможно отличить от оригинала?

– Подполковник, ты прибыл в «лавку кудесников», здесь и не такие штучки подделывали. А «Стингер» подделать – тьфу и растереть! Думаю, часа за три-четыре управимся.

– И стрелять муляж сможет?!

– Шалишь! Муляж будет безобиднее пастушьего посоха. Вопросы еще есть?

– Спасибо, товарищ полковник, вопросов больше нет…

– То-то же!

Полковник, преисполненный сознания собственной значимости, кинул окурок на пол и раздавил каблуком сапога.

Потом все происходило, как в американском блокбастере: ночная посадка в вертолет прямо на крыше «почтового ящика», полет в винтокрылой стрекозе над ночной Москвой в сторону Чкаловского, разбег по взлетной полосе и приземление в берлинском аэропорту Темпельхоф.

Была глубокая ночь, когда полковник Булавкин на служебном «мерседесе» привез Олега на место встречи с «Новобранцем». Вдвоем вытащили псевдо-«Стингер» и уложили его в багажник «опеля», принадлежащего агенту.

Казаченко заметил, что «Новобранец» находится в крайне возбужденном состоянии. По-своему расценив его состояние, сказал:

– У тебя еще уйма времени – успеешь передать «игрушку». А сейчас зажги свет в салоне, займемся бухгалтерией, – Олег протянул агенту блокнот и ручку. – Пиши: «Я, Курт Зайдель, получил от советской разведки 15 тысяч долларов для вручения военнослужащему армии США…» Как полное имя твоего Хрена?

– Костас Хренопулос Онанасис. С его слов, он родственник владельца греческого танкерного флота миллиардера Онанасиса.

– Хорош хрен, нечего сказать… А ты что, рукоблудием увлекся?

– Рукоблудием… Зачем вы так, герр Алекс? У меня ведь жена есть!

– Затем, что миллиардера зовут не Онанасис, а Онассис!

– Да черт их разберет, этих греков!

– Ладно, проехали… Пиши дальше: «Костасу Хренопулосу Онассису за передачу советской разведке «Стингера». Распишись и число поставь. Теперь деньги пересчитай.

– Я вам верю, герр Алекс.

– Деньги поделите пополам?

– Не уверен, что он отдаст мне половину. Но треть – пять «штук» – мне должны обломиться…

– Сукин ты сын! Я-то думал, что ты «таскаешь каштаны» для нас исключительно из ненависти к янки, а не из-за денег.

– Ненависть, деньги… Одно другому не помеха, герр Алекс. И в ненависти тоже все средства хороши, но наличные – лучше!

Казаченко показалось, что при этих словах глаза агента на миг стали цвета свежих долларов. Хлопнув себя по колену, он категоричным тоном объявил:

– Передай своему Хрену, что я желаю ему мягкого электрического стула. А ты… Шел бы ты мелкими шагами на… Короче, в общероссийском направлении. И чтоб глаза мои тебя больше не видели. Я сегодня из-за тебя постарел на 10 лет и не хочу, чтобы в случае твоего провала, а провалишься ты непременно, все газеты мира меня назвали лохом и лузером, понял?

– Думаю, вы погорячились, герр Алекс… Хрен намекнул мне, что в укромном местечке припрятал натовский танк «Леопард» последней модели. Отдаст его за 150 тысяч «зеленых».

– Значит, с моей помощью ты решил сорвать джекпот? Срубить пятьдесят «кусков»? Ведь меньше, чем на треть, ты не согласен, так?

– Jedem das Seine – каждому свое, как говорим мы, немцы…

– Да пошел ты! – Казаченко хлопнул дверью «опеля» и нырнул в «мерседес» начальника.

…За операцию «Стингер» глава представительства КГБ в Берлине генерал-майор Беляев и начальник ГРУ генерал армии Ивашутин к красному дню календаря получили по ордену Октябрьской Революции. Полковник Булавкин – высшую ведомственную награду – нагрудный знак «Почетный сотрудник госбезопасности». Казаченко – благодарность председателя КГБ СССР. Jedem das Seine…